Козельская земля

Неизвестное об известном.

Матушка Марина Захарчук у Введенского собора Оптиной пустыни.

А поездка эта вышла как-то нечаянно. За несколько дней до Пасхи позвонила моя давняя приятельница из сельца Нижние Прыски (оно находится как раз посередине между Оптиной и Шамордино). Просто так позвонила, справиться о жизни, о здоровье. Я-то ей пишу длинные письма на бумаге, а ей отвечать трудно - болят изломанные подагрой пальцы рук. Кстати, познакомились мы с Любовью Дмитриевной 20 лет назад благодаря… газете. Нет, не «Благовесту», но всё равно очень хорошей газете. Был в те годы замечательный еженедельник «Семья», в нем работала другая моя приятельница (и с ней я тоже познакомилась через переписку - о великая сила письменного слова!), которая, побывав у нас в гостях, написала очерк о нашей дочери, тогда еще школьнице. Любовь Дмитриевна, как и я, выписывала «Семью» и, прочитав очерк, написала мне. Так началась наша дружба. И уж не сосчитать мне, сколько раз с тех пор побывала я в Оптинских краях, каждый раз останавливаясь в маленьком уютном домике своей подруги - москвички, перебравшейся из большой столичной квартиры в деревянную развалюшку без каких бы то ни было удобств. Об этой удивительной женщине я тоже уже рассказывала когда-то на страницах «Благовеста», статью можно найти в интернет-архиве газеты. Хотя каждый раз, когда я приезжаю в этот дом, мне хочется писать о его хозяйке снова и снова.

Овдовев совсем молодой, с двумя малышами на руках, она не вернулась в Москву, раз и навсегда пресекла предложения новых соискателей на ее руку, сердце и московскую квартиру и… стала просто жить. Хотя нет, не просто, а не только справляясь сама с житейскими тяготами, но, обладая железным характером и обостренным чувством справедливости, бросаясь в бой с различными чиновниками за права и достойные условия жизни ставших своими односельчан. Как пример приведу только одну историю. Когда от трассы Калуга-Козельск построили ответвление дороги, срезав несколько километров на участке Шамордино-Козельск, все автобусы из Москвы и Калуги стали ходить по этой новой удобной дороге. А жители нескольких деревень остались в стороне: для того чтобы попасть в Козельск, скажем, в аптеку или больницу, им приходилось вызывать такси. И Любовь Дмитриевна с требованиями возобновить автобусный маршрут дошла до приемной губернатора. В результате несколько рейсов из Калуги снова пошли через маленькие деревни.

Образ преподобного Амвросия Оптинского на храме в его честь в Шамордино.

Когда ее мальчики выросли и вылетели в самостоятельную жизнь (в Москву!), они много раз предлагали матери провести в дом газ, воду, да сделать теплый туалет, в конце концов. Нам, привыкшим к этим элементарным удобствам, не понять упрямой стойкости пожилой женщины. В свои 68 она колет дрова, топит печку, а для гостей - ежедневно! - баню, пристроенную прямо к дому. Единственное, на что наконец согласилась, - провести воду во двор. Теперь не нужно ей катить тачку с бидонами к далекой колонке, кран - возле дорожки у дома. А в бане - десятки маленьких легких пластмассовых ведерок, которыми она носит воду со двора, кувшинчиков, тазиков - всё всегда заполнено водой.

И нет в этом доме ни телевизора, ни радио, даже сотовой связи - нет! Общение с внешним миром - по стационарному телефону. Зато все стены в трех маленьких комнатках заняты книжными полками, иконами и фотографиями дорогих ей людей. В большинстве своем уже ушедших в мир горний. На одном снимке - оптинская звонница, ставшая сегодня мемориалом, а на ней - трое новомучеников, убитые 30 лет назад изувером-сатанистом. На любительской фотографии они - живые, дружно звонят в колокола, только сняты со спины: в монастырях не принято фотографировать монахов. И не узнать уже, кто из них отец Василий, кто иноки Трофим и Ферапонт… А между ними - уже лицом в объектив - два малыша, Леша и Паша, сыновья Любови и Льва Золкиных. Вот он, ее Лёвушка, на соседней фотографии, удивительно похожий на святого Государя Николая Александровича. Был Левушка церковным портным, шил одежду и церковные облачения, вышивал каким-то очень редким способом для всей возрождающейся Оптиной пустыни. Чаще всего - во славу Божию, то есть совершенно безплатно. Может быть, поэтому и забрал его Господь так рано - наверное, оказался он готов для жизни вечной. Впрочем, не нам судить. Перед нами - только факты.

В том числе и тот, что вслед за Левушкой вскоре едва не отправилась Любовь. Врачи обнаружили у нее опухоль по женской части. Неподалеку от Оптиной жила мало кому известная тогда схимонахиня Сепфора. Лишь оптинская братия да немногие из местных жителей приезжали к ней за советом. Среди них бывала и Любовь Дмитриевна. Вот и теперь - кинулась со своим горем: «Матушка, что делать?! Двое малышей…» А матушка глянула строго: «А ну, говори свой главный грех!» И замахнулась своей знаменитой (сегодня) палкой, с которой в молодости сходила пешком в Иерусалим. Побила даже - не до синяков, конечно, но ощутимо. Через два месяца поехала Любовь к врачам решать вопрос об операции, а те только руками развели: «Ошиблись, наверное, наши коллеги, онкологии у вас нет».

Как же мне теперь жаль, что в свое время, когда впервые побывала в Оптиной пустыни, не знала я ничего об этой дивной подвижнице. А ведь ее молитвами - об этом пишут сегодня в книгах и воспоминаниях о ней - возрождалась Оптина. Впрочем, тогда не знала я и Любови Дмитриевны Золкиной. А в Оптинские пределы попала тогда почти случайно.

Одна из прихожанок нашего храма работала в еще существовавшем колхозе на одной из руководящих должностей. И пришлось ей сопровождать в Калугу какой-то колхозный груз. В то время монастырь в Оптиной - вернее, то, что от него осталось - только-только вернули Церкви. «Поехали со мной! - предложила эта наша прихожанка. - Оторвем полдня от дел, съездим к святым местам».

Сегодня вспоминается, как сон. Старая, убитая колхозная «Волга» с неработающей печкой, 12 часов до Калуги, долгие ожидания на каких-то заводах, невесть откуда взявшиеся на этих заводах заядлые спорщики, с которыми я вела словесную перепалку, пока моя подруга решала бартерные вопросы (шли лихие 90-е). И наконец - наши колхозные камазы отправлены в обратный путь, а перед старенькой «Волгой» - снежная дорога, ведущая нас к заветной цели. Еще немного, еще чуть-чуть… И вдруг - деревянная дощечка-указатель на развилке: «Женский монастырь». «Стой! - кричит водителю наша начальница. - Поворачивай!» И мне: «Откуда тут женский монастырь? Надо же узнать…» Через несколько километров - огромный кирпичный храм. Полуразвалины храма. Вокруг - никого. Внутри - битый кирпич, ободранные стены. Из соседнего здания едва слышны женские голоса. И вот уже нас обступают монахини - кажется, их было 12, от совсем юной до престарелой. Расспросы, краткая беседа за предложенной нам постной трапезой. Помню только, что одна из матушек оказалась нашей, белгородской.

Нам надо было спешить: зимний день короток. Поехали, расстроенные. «Да неужели это возможно восстановить?!» В тот день насельницы монастыря показали нам только одну восстановленную реликвию - могилу первой настоятельницы шамординского монастыря матушки Софии (Болотовой): ее благословил на устроение новой обители сам святой Амвросий Оптинский. На новом свежеоструганном кресте фотография молодой еще женщины дивной красоты, лицо, в котором слились воедино нерушимая твердость веры, воли и строгости.

В следующий раз я приехала в Шамордино лет через 10 - уже со своей новой подругой Любовью Дмитриевной Золкиной. Да не приехала - пришла пешком, почти как настоящая паломница. Мы обе были еще полны сил, а дети, приехавшие с нами от Нижних Прысков до поворота с трассы на Шамордино, уже достаточно большие. Правда, несколько километров до монастыря - всё на подъем, в гору. Зато какая красота вокруг! Словно сама природа освятилась золотыми крестами и ежедневным колокольным звоном. Как утреннее солнце из-за горизонта, появляются вдруг вдали сначала кресты, затем купола и наконец весь огромный храм. Неужели это то, что было когда-то оскверненными развалинами? Как же он прекрасен теперь!

Но полюбоваться храмом нам пришлось лишь снаружи. На дверях - табличка: «Храм закрыт на уборку». Но ведь откроется же! Обошли небольшую территорию, спустились к источнику, отстояли вечерню в небольшом храме в честь святого Амвросия Оптинского. Уж и в обратный путь пора - а Казанский собор всё закрыт. Молоденькая послушница, выскочившая из его дверей с ведром воды, шепнула: «Завтра у нас Патриарх служит, готовимся!» А нам-то с утра - уже в обратный путь, билеты на поезд из Москвы в сумке… Ничего не поделаешь. А как хотелось заглянуть внутрь! В Оптиной, где мы уже успели побывать в тот приезд, нам показали две иконы в чудных вышитых ризах - подарок шамординских сестер оптинской братии. А здесь, в Казанском соборе, таких икон несколько. Смиряемся, конечно, но огорчение явно написано на наших лицах. Иначе почему вдруг старая монахиня в ветхой ряске останавливает нас (монахи сами никогда не вступают в разговор первыми, даже на вопросы отвечают неохотно, потому что всё у них делается по благословению). А эта - вот любопытная! - спрашивает, кто мы, откуда. Любовь Дмитриевна и тут - за справедливость.

- Да вот, - отвечает за всех нас, - матушка с детками приехала из Белгорода посмотреть на вашу красоту, а в храм не пускают…

Старушка-монахиня улыбается:

- Вот горе! Идите, пустят. Скажите: матушка благословила.

- А имя-то Ваше как? Кто благословил, сказать?

- Неважно. Скажите: матушка.

Мы еще и ко входу не подошли, а двери распахнулись: «Идите, идите!» И мы, оставив обувь на пороге, босиком осторожно ступаем по свежевымытому полу и замираем у икон - красоты они неописуемой!

Не раз и не два была я с тех пор здесь, и одна, и с сыновьями, но те две первые встречи с тихой обителью не забыть никогда.

Людмила Захарчук у могилы схимонахини Сепфоры.

Людмила - единственная из пятерых наших детей «лапочка-дочка», благодаря которой я подружилась с Любовью Дмитриевной, поехала со мной в Оптинское паломничество впервые. И начали мы его именно с Шамордино. С уверенностью знатока этих мест водила я ее от храма к храму, от источника к источнику. Наконец-то снята с ворот монастыря табличка с перечеркнутым фотоаппаратом, и мы много фотографируем (помня, конечно, правило без благословения не снимать монашествующих). А вот сделать снимок даже в пустом храме (не во время Богослужения) по-прежнему нельзя. Стояли долго у любимой иконы Царственных мучеников (в любом храме стараемся ее найти и поставить свечи), молились и просто не могли отвести глаз - так хороша, так любовно расшита искусными руками. В иконной лавке продаются наборы открыток с этими расшитыми сестрами иконами, но не передают они и десятой доли живой красоты настоящих шамординских икон.

А как за эти годы разрослось монастырское кладбище! Да и немудрено: ведь шамординский монастырь при возрождении получил церковный статус богадельни, сюда принимали не только молодых, но и тех оставшихся еще монахинь, чьи монастыри разрушили в советское время. Говорят, была среди них одна из тех, кто принял здесь постриг до революции.

Переходим с дочерью от могилы к могиле. Все одинаковые: большие белые кресты с «крышей» - крыльями, ниспадающими от вершины, и таблички с именами. Лишь несколько - обособленно, за алтарем собора. И фотографии на них. Но креста с фотографией первоначальницы матушки Софии здесь нет. В который раз обходим всю территорию. «Найдем!» - упрямо повторяет дочь. Я не выдерживаю, останавливаю спешащую то ли монахиню, то ли послушницу:

- Матушка! Где же могилка матушки Софии?

- Какой? - удивляется она.

- Первоначальницы, Болотовой.

- Так нет ее, - и бежит дальше.

Бросаемся вдогонку:

- Как нет?! Я же ее видела!

- Так в алтаре она у нас! Святая… А в ее могилке лежит матушка Никона, - и машет рукой за алтарь, туда, где мы уже не раз были.

Ну конечно! Я же еще, глядя на одну из четырех фотографий (оказывается, три из них - это дореволюционные настоятельницы), подумала: какое знакомое лицо. «Скажите: матушка благословила… Просто матушка». Так вот кем была та монахиня в ветхой ряске. Теперь и имя знаю. Упокой, Господи, светлую душу игумении Никоны. А матушка София смотрит на нас в храме с парной иконы, вместе с преподобным Амвросием Оптинским.

Любовь Дмитриевна Золкина в келье матушки Сепфоры.

На следующее утро мы у главной цели нашего паломничества. На святых вратах Оптиной пустыни - красные буквы: «ХВ». Много раз была, а в Пасхальные дни - впервые. Да и еще в такой: Неделя (воскресенье) Жен-мироносиц. Вливаемся в ручеек паломников, втекающий под колокольный звон в главный храм обители - Введенский собор. И уже у входа этот ручеек превращается в полноводную реку, а в самом храме, куда еле удалось втиснуться, - море людей. Такое я видела в своей жизни только в пасхальные ночи, да и то - в советское время, когда храмы были наперечет. Без преувеличения: руки не поднять для крестного знамения! А исповедующих священников - не счесть. В Оптиной всегда много паломников, но в этот раз - что-то необыкновенное.

После Литургии - Крестный ход под несмолкаемый трезвон множества колоколов. И снова в памяти - вот эта же колокольня, к которой тогда почему-то нужно было подниматься куда-то вверх (сегодня она стоит на ровном месте), отстроенная только наполовину, и рев мощной строительной техники, и горы кирпича и песка вперемешку с декабрьским снегом. И еще не разгороженная на паломническую и братскую территория. Тогда мы безпрепятственно смогли пройти на территорию скита (сегодня она закрыта от любопытных глаз - как, впрочем, это было и в старые времена), нас с радостью провели в домик старца Амвросия, показали узкое ложе, с которого он почти не вставал, домотканые половики, старые стулья… Колодец, выкопанный по указанию старца, с алюминиевым ведерком на цепи и кружкой (пейте, добрые люди! - и мы напились и с собой взяли водицы). В небогатой тогда книжной лавке скупили мы почти всё, к тому времени изданное (в основном это были репринтные издания). И до сих пор серия из простеньких книжечек на газетной бумаге, в мягких голубых обложках - жития святых старцев Оптинских - на одном из самых видных мест в моей домашней библиотеке.

Сегодня в книжных магазинах (неловко как-то называть их лавками) Оптиной чего только нет. Всё есть! Даже то, чего нет больше нигде. Одна из моих приятельниц искала нужную книгу по всему интернету, а нашли мы ее только в Оптиной. И несмотря на сегодняшнюю дороговизну духовной (да и любой) литературы, ни один из паломников не выходит из оптинских лавок с пустыми руками. К местам оплаты выбранных книг - очереди. Особенно умиляют дети, их здесь так много! Те, кто постарше, школьники, берут с полок книги осторожно, внимательно по-взрослому просматривают. А трех-четырехлетние малыши готовы унести всё! Набирают целые стопки и не желают расставаться с этими сокровищами. А еще говорят, что современные дети не любят читать. Еще как любят! Главное, чтобы любили читать их благочестивые родители. Вот и мы - сидим, обложенные сумками с покупками, на лавочке под молодыми елями. И вдруг замечаем: маленькие весенние шишечки на них - красные, пасхальные. Вот радость!

Обходим монастырское кладбище с восстановленными надгробиями. Сколько же труда положено, чтобы найти не только эти могилы, но восстановить жизнеописания зде лежащих, уместив их в краткие, но ёмкие надписи на скромных надгробных памятниках. Как люблю я бродить по старым кладбищам больших и малых городов и вчитываться в такие старинные надписи. Здесь же, в Оптиной, - всё «с нуля», всё возрождено из, казалось бы, небытия. И тут обостренно понимаешь, чувствуешь, что такое вечная память… В великое дело возрождения этой памяти много труда вложил ученый и писатель Виктор Афанасьев (он же - монах Лазарь, известный православным детям и их родителям по «Сказкам маленького ёжика»). Про Оптину пустынь написал он несколько «взрослых» книг. Кажется, самый последний его научный труд - «Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители». Я бы назвала эту книгу житием монастыря, потому что в ней - не просто жизнеописания отдельных подвижников, а именно живая жизнь обители как единого организма. И в то же время о многих неизвестных широкой публике монахах сказано хотя бы по нескольку слов, за которыми скрыта подвижническая жизнь. Так же, как сквозит эта жизнь-житие в таких несовременных надписях на надгробиях. Сам монах Лазарь (Афанасьев) тоже нашел последний приют на братском кладбище Оптиной.

На прощание идем поклониться могилам новомучеников - иеромонаха Василия, инока Трофима, инока Ферапонта. В их часовне тоже многолюдно. На надгробиях - лампадные чашечки с маслом и кисточки: каждый может сам помазать себе чело. И тут я вспоминаю, что через несколько дней - вторая годовщина упокоения певчего нашего храма. Будучи практикующим врачом, Леонид Васильевич постоянно лечил нас, певчих, да и всех прихожан нашего храма. А вот себя - не уберёг… Каждый раз, когда я собиралась в Оптину, просил он меня заказать там панихиду Оптинским новомученикам. Сам съездить не мог, на руках у него была престарелая мать и больная от рождения сестра. И вот записываю я Леонида на панихиду в часовне у дорогих ему могил… Вспомнилось - взгрустнулось.

И тут же начал накрапывать мелкий холодный дождь. Пора возвращаться в гостеприимный дом Любови Дмитриевны, где нас, продрогших, ждет теплая печка, горячий суп и совсем не мягкая, но очень уютная постель. Перед тем как забраться в нее, ищу по полкам, что бы почитать. Глаза останавливаются на книге «Оптинские встречи. Не умру, но жив буду». Спрашиваю разрешения и слышу в ответ: «Конечно! А хотите - забирайте с собой. Эта книга из дома Нины Павловой». Хочу ли я! Привыкла, конечно, за годы дружбы, что Любовь Дмитриевна всегда легко расстается с книгами, но это же реликвия. Нина Павлова - автор «Пасхи красной», самой известной из книг об Оптинских новомучениках. В прошлый мой приезд Любовь Дмитриевна так же легко подарила мне книгу Нины Павловой «Михайлов день» (замечательный сборник документальных рассказов). Дело в том, что Нина Павлова и Любовь Золкина были подругами. Или хорошими приятельницами. Перед смертью писательница завещала свой дом Оптиной пустыни (он находится неподалеку от монастыря). И вот, когда дом освобождали от вещей, Любови Дмитриевне благословили взять из него книги… Теперь одна из них перешла мне. С ней в обнимку и засыпаю.

А с утра - снова в путь. На сей раз в село Клыково.

Здесь пока еще совсем небольшой монастырь - Спаса Нерукотворного мужская пустынь. Большой, но в будни почти пустующий храм, домик матушки Сепфоры и ее могила. И так же, как 20 лет назад в Оптиной, - стройка с гудящими машинами. Конечно, строительство здесь не такое скорое, как в былые годы в Оптиной и Шамордино. Далеко не все паломнические маршруты по козельской земле включают в себя заезд в монастырь в Клыково. Соответственно, и пожертвования благотворителей и паломников вливаются сюда не широкой рекой, а скромным ручейком. К слову, рекомендуемые пожертвования за заказные требы здесь значительно ниже, чем в Оптиной и Шамордино.

Можно было бы написать отдельный рассказ об этом малоизвестном пока монастыре, об истории этого кусочка православной земли, начавшейся в XII веке. Она не раз изобиловала трагическими событиями; особенно страшна эта история в богоборческие годы советской власти…

Но пока ограничусь лишь коротким рассказом об иконах в храме. Потому что таких, мне кажется, больше нет нигде.

Привычный православному человеку образ «Спас Нерукотворный» - главный образ храма и одноименной обители - написан на ткани и помещен в оклад под стеклом. Да как написан! Словно вот только что прикоснулся к убрусу Лик Спасителя и запечатлелся на нем. Стоишь перед этим образом - и чудится, что не в храме ты, а в далекой Иудее. И только тонкий нимб над Ликом напоминает о дне сегодняшнем.

По правую и левую стороны от центральной аналойной иконы, на больших выступах у стен, на значительном расстоянии друг от друга (в просвете между ними, впереди - Царские врата с иконостасом) - две однотипные огромные мозаичные иконы: справа Матерь Божия, слева - Архангел. Но какой? Стоим и гадаем вслух: «Не Михаил - без меча, не Гавриил - без цветка, не Селафиил - без кадила…» Из алтаря выходит человек в монашеском одеянии. «Отче! Как имя этого Архангела?» В ответ - широкая улыбка: «Гавриил! Это же (взмах руками вширь) у нас такое Благовещение!» И идет дальше. А мы, едва оторвав взгляды от «Благовещения», тут же застываем у следующей (тоже большой, но, конечно, поменьше предыдущих) иконы: наши дорогие, наши любимые Царственные мученики. И опять стоим, едва не раскрыв рты от изумления: образ вырезан на большой деревянной доске. Лики, одежда, мелкие детали - всё сделано резцом мастера. Оглядываюсь на далекий от нас вход в храм и вижу, что «наш» монах (единственный, встреченный нами на территории пустыни) еще не вышел наружу, беседует с кассиром церковной лавки. Почти бегу и - почти без надежды - прошу: «Отче, я знаю, что - нельзя, но так хочется сфотографировать образ Царственных мучеников! У меня сын крещен в честь Государя…» И опять - улыбка: «Да-да, фотографируйте».

Пока я бегала за благословением, дочь углядела еще одну «странную» икону: люди в военной форме, причем трое - с нимбами, а четвертый, со склоненной головой, без нимба». Читаем: «Святые Петроградские новомученики: св. вел. князь Георгий Мих., св. вел. князь Димитрий Конст., св. вел. князь Павел Алекс., вел. князь Николай Мих.». Члены Царской Фамилии, расстрелянные без суда и следствия в январе 1919 года в Петропавловской крепости и возглавившие страшный список жертв «красного террора». Трое из них - Великие князья Георгий, Димитрий и Павел - как мученики канонизированы Русской Православной Церковью Заграницей в 1981 году.

А неподалеку - опять групповая икона многих святых, но главное - подпись под ней: «Сия икона в память чудесного избавления Государя Императора Александра III и Его Августейшей Семьи при крушении поезда на станции Борки х.ж.д. 17 октября 1888 г. В честь святых, чья память совершается 17 октября».

Время торопит нас: у входа ждет такси, на котором мы приехали сюда, у нас ведь уже куплены билеты на автобус до Калуги, а оттуда - на поезд до дома. Но дочь вдруг резко поворачивается и идет к дальней стене храма. Я - за ней. «Вот! - говорит она. - Я почувствовала». Перед нами, в полумраке неосвещенного храма (свет из открытых на улицу дверей разливается только по центру) - старинная икона мученицы Людмилы Чешской, Небесной покровительницы моей дочери. На этой светлой заключительной ноте мы прощаемся с Клыковом.

Конечно, в этой самой короткой нашей поездке по Козельскому району был и домик матушки Сепфоры, и молитва у ее могилки, и непременный «пробег» по иконно-книжной лавке, и памятник священномученику Кукше неподалеку от Клыкова. Но об этом я действительно расскажу, если позволит редактор «Благовеста», в другой раз.

А пока - перед моими глазами снова проплывающая совсем близко, но все же вдали, Оптина пустынь. Прощальный снимок из окна автобуса.

Марина Захарчук,
с. Новенькое Ивнянского района Белгородской области.